Огонек: Писатели без жалости

Переделкинское кладбище пользуется большей популярностью, чем переделкинские музеи. В том числе и у вандалов. Недавно осквернив могилу Пастернака, они снова напомнили о том, как изменилась жизнь в писательском поселке
Вопрос «Как пройти в библиотеку?» в Переделкине неактуален. Куда больше шансов быть спрошенным: «Как пройти к могиле Пастернака?» (случается, что с ударением на последний слог). Ответ: «Идите вдоль ограды, там увидите белый камень» — уже не вполне точный. Камень на могиле Пастернака почернел после того, как в начале ноября неизвестные вандалы подожгли пластиковые венки, сложив их в кучу вокруг памятника, а заодно сломали и побросали рядом кресты с трех соседних могил. Там же была обнаружена сожженная тыква, в результате чего появились минимум четыре версии случившегося: сатанисты, любители Хэллоуина, поклонники «Русского марша» или просто местные хулиганы. Ни подозреваемых, ни задержанных пока нет. Корреспондент «Огонька» попыталась выяснить, можно ли защитить хоть каких-то постоянных обитателей Переделкина — если не живых, на которых давно покушаются строители коттеджей, то хотя бы мертвых.

Писатели — полярникам

— Да-да, обязательно поговорите с заведующим кладбищем! Очень полезное знакомство… — напутствовали корреспондента переделкинские жители, попросившие не называть фамилий. Они же рассказывали про прошлую заведующую, легендарную Марью Егоровну, которая «рулила» кладбищем чуть ли не полвека, а четыре года назад умерла.

Нынешний заведующий переделкинским кладбищем, подразделением МУП «Видновская ритуально-похоронная служба», Илья Давыдович Гогадзе с виду похож на Роберта де Ниро в фильме «Однажды в Америке». Довершая образ, к интервью он приступил со словами, сопровожденными обаятельной улыбкой: «Будете задавать слишком много вопросов — застрелю». Поэтому корреспондент спросила только, что он собирается делать с вверенными ему могилами в связи с недавним происшествием.

— Никто ничего не сделает, пока гром не грянет, — уверенно ответил директор. — Разве еще не грянул? — Нет. Вот если могилу у входа осквернят...

Прямо у центрального входа на переделкинское кладбище, давно закрытое для захоронений, располагается совсем свежая… даже не могила, cкорее, небольшой мемориальный комплекс, где похоронен некто Захар Иванович Акопов, 1928 года рождения. Знакомые с проблематикой источники оценили стоимость получения разрешения на такую могилу в 20 тысяч условных американских единиц, не считая накладных расходов.

— Кто он? — уже рискуя, видимо, жизнью, спрашиваю у директора. — Покойник, — отвечает. — Ну он писатель? — Покойник.

Есть, однако, поисковая система Яндекс, разговорить которую чуть легче, чем заведующего переделкинским кладбищем. Если Яндекс не путает, то Захар Иванович Акопов действительно не чужд печатному слову — будучи членом Союза журналистов России, он редактировал газету «Вестник Водоканала» (оба слова с большой), а до этого являлся директором этого самого Водоканала в городе Ростове-на-Дону. И даты жизни совпадают. Впрочем, окружение у него в любом случае достойное. Чуть дальше в глубь кладбища похоронены родители почетного полярника России, председателя попечительского совета фонда «Участие», кавалера множества орденов Русской православной церкви Сергея Анатольевича Михайлова — который обижен на известность под именем Михась. А всего на закрытом кладбище происходит около полутора сотен захоронений в год.

Поэт анфас и в профиль

Доступ ко всем могилам — а помимо перечисленных персонажей здесь похоронены Корней Чуковский, Арсений Тарковский, Юрий Давыдов, Юрий Щекочихин, Георгий Владимов… — свободный: на кладбище можно попасть не только через центральный вход, но и со стороны реки, где нет даже забора. В штате у Ильи Гогадзе два сотрудника, сторожа среди них нет. Камер слежения и даже просто освещения — тоже нет. Несколько лет назад спилили 30 опасных деревьев со стороны шоссе (то ли чтобы могилы сберечь, то ли чтобы кортеж патриарха Алексия II, у которого в Переделкине резиденция, случайно не повредить) — вот и все благоустройство знаменитого на всю страну мемориального места.

Памятнику на пастернаковской могиле, над которым трудилась известный скульптор Сара Лебедева, вообще не везет, хотя первый камень и простоял почти 40 лет. Сделанный из белоснежного, но слишком мягкого известняка, он потемнел от времени и многочисленных зажигаемых рядом свечей. Плюс надписи и рисунки: одни рисовали на камне крест, другие — шестиконечные звезды. Когда в 2000 году его решено было заменить на новый, старый памятник не выкинули, а отдали в Третьяковку — прямо так, со всеми надписями. Новый, точно такой же, сделал ученик Сары Лебедевой, добавив с тыльной стороны как будто «прорисованный» в известняке крест — чтобы меньше было соблазна у почитателей. А их количество со временем не уменьшается, и «все первым делом идут на кладбище, а не в музей», говорит явно знакомая с вопросом директор дома-музея Наталья Пастернак, невестка поэта.
Это она первой вызвала милицию, обнаружив оскверненный памятник. У Натальи Анисимовны свои отношения не только с творчеством Пастернака, но и собственно с памятником, на котором горельефом изображен портрет родственника:

— Он иногда поворачивается лицом к людям, а иногда его совсем не видно — просто белый лист. Это символизирует мятущуюся душу поэта. Еще я с ним советуюсь, загадываю, когда нужно принять какое-то решение. Если он анфас ко мне повернулся — значит одобряет. А если в профиль — значит надо еще подумать.

Известняковый Пастернак наверняка поворачивался анфас, когда приезжавший в Москву Квентин Тарантино срывал полевой цветок с его могилы, чтобы увезти с собой. Вероятно, он был обращен к миру в профиль, когда делегация из Индии, обнаружив в музее портрет Джавахарлала Неру вместе с Альбером Камю — двоих ходатаев за нобелевского лауреата Пастернака Б Л. перед Хрущевым Н С., — напрочь забыла про автора «Доктор Живаго» и принялась снимать фотографию земляка. И трудно даже предположить, куда смотрит поэт с памятника большую часть времени, глядя на застраиваемое коттеджами поле перед его домом, воспетое в стихах. История была долгой и громкой, но закончилась ожидаемо: после того как двух директоров совхоза «Московский», которому принадлежит поле, застрелили, третий согласился выдать разрешение на застройку, которая идет полным ходом.

Изгнание духов

«Как обещало, не обманывая, Проникло солнце утром рано Косою полосой шафрановою От занавеси до дивана...
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский, Нагой, трепещущий ольшанник В имбирно-красный лес кладбищенский, Горевший, как печатный пряник...»

Писательница Алла Латынина, соседка пастернаковского дома-музея (ее дача расположена сразу за ним), читает Пастернака, как археологи Библию — с ориентированием на местности. И когда местность меняется на глазах, ее это огорчает ничуть не меньше, чем хозяйку дома-музея.

— Переделкинская аура уже ушла, — констатирует она вполне безнадежно, правда, добавляя: — Но еще живы люди, которые помнят, что она была. В этом доме жил Всеволод Иванов, мы очень близко общались и с ним, и с его женой Тамарой Владимировной. Она давно умерла, но, когда однажды мы собрались срубить клен под окном, кто-то из домашних спросил: «А Тамара Владимировна не будет возражать?..» Конечно, она тут ходит среди нас, я вижу перед глазами ее кресло, где она сидит с рукописями. А у следующего поколения уже не будет ощущения, что здесь живут переделкинские духи. Про Сергея Агапова, директора дома-музея Чуковского, говорят, что это единственный в Переделкине человек, который всегда улыбается — «потому что ему Бог велел, ведь уныние — это грех».

дновременно Сергей Васильевич — единственный из собеседников корреспондента «Огонька», у которого происходящее в Переделкине не вызывает неприятия:

— От меня, видимо, все время хотят услышать, как это ужасно, что скупаются участки вокруг и в самом Переделкине и богатые люди строят здесь дачи. А по-моему, ничего страшного нет. Благодаря этим людям в Переделкине вновь появились дети. И их родители — по крайней мере, те, кого я знаю, — это вполне интеллигентные люди, они приходят в наш музей и приводят детей в библиотеку, которую построил Корней Чуковский.

В том, что Московская патриархия собирается построить рядом с кладбищем скотный двор, Сергей Васильевич тоже не видит большой опасности для памяти писателей, в доказательство цитируя… конечно, тоже Пастернака:

— Чем коровы могут повредить мертвым? На этом месте раньше ведь была деревня, и когда мы ходили на кладбище, особенно зимой, со стороны коровников шел неповторимый запах, который городские люди уже не знают: запах навоза и тепла, которое идет от животных. Это жизнь. И навоз — это жизнь. Пастернак писал: «И всего живитель и виновник, пахнет свежим воздухом навоз…» Когда ты идешь мимо кладбища и с одной стороны на тебя дышит жизнь, никакого оскорбления для мертвых нет, а есть самое настоящее то, что происходит на земле — есть смерть и жизнь рядом.
Сергей Васильевич напоминает и о том, о чем писатели предпочитают не вспоминать: первые переделкинские дачи были построены на месте деревенского кладбища и местные жители еще долго стучались в калитки писателей, прося разрешения навестить могилки. Так что уважение к памяти мертвых — уже довольно давно не наша национальная черта.

Впрочем, на вандалов, осквернивших памятник Пастернака, благодушие Сергея Васильевича нисколько не распространяется. Но он сильно сомневается в том, что сторож или охрана могут помочь делу:

— Город подступил совсем рядом к Переделкину. С тех пор, как по другую сторону шоссе построили новый микрорайон, случаи вандализма на кладбище участились. Это рвань, пьяная рвань. Но это наши дети, это мы их вырастили. И что теперь, поставить автоматчиков на могиле? Абсурд. С ним скорее согласна, чем нет, Алла Латынина:

— Осквернение памятника Пастернаку — это национальный позор. А национальный позор не смывают установкой фонарей. Его осознают и переживают — если осознают и если переживают.

И все обитатели Переделкина согласны в одном: прежнего писательского поселка, где дачники ходили друг к другу в гости прочесть новый стих или отрывок из романа, в этом месте уже никогда больше не будет. Мы разговариваем с еще одной соседкой пастернаковского музея Аллой Рахманиной, вдовой писателя Бориса Рахманина. Через какое-то время всплывает очевидная метафора — «Вишневый сад».

— А вам, — спрашиваю, — в «Вишневом саде» кто симпатичен? Раневскую ведь не жалко, правда? — Не жалко, — соглашается Алла Ефимовна. — Жалеть ее не за что… Но все равно всегда жалко слабых. А жалости в Переделкине и не осталось. Это стало безжалостное место.
© 1899—2007«Огонек»

 

Оставить комментарий

Ваше имя *

Ваш email *

Комментарий *

Поля, отмеченные * обязательны для заполнения